Литвинова Кира Абрамовна родилась в 1935 году в г. Харьков.
Моё военное детство
Детство… Только с возрастом приходит понимание, что, как бы ни сложен был жизненный путь, детство — самая лучшая пора жизни. Как это ни странно, с годами воспоминания о детских годах становятся всё более яркими, словно они вдруг проявляются на старой фотоплёнке, хранящейся в далёком ящике памяти.
Моё ранее детство пришлось на суровое военное лихолетье. Я родилась в 1935 году в г. Харьков, тогда это был один из крупнейших городов Советского Союза, 3-й по величине.
Отец работал инженером на велозаводе, а мама занималась домашним хозяйством. Детей было двое: я и моя младшая сестрёнка Танечка, ей шёл тогда 4-й год. Наша семья снимала комнату в небольшом частном деревянном доме. Жили мы дружно, счастливо, очень любили друг друга.
Но 22 июня 1941 года закончилось моё счастливое и безоблачное детство. Это было воскресенье, день выдался ясным, погожим, светило яркое солнце. В саду, где мы с сестрёнкой гуляли, цвели пахучие кусты жасмина. Люди, радуясь наступившему лету, беззаботно прогуливались, повсюду слышался смех, радостные разговоры. Все изменилось в один миг: по радио объявили о начале войны. В городе началась паника.
Жители бросились громить магазины, пытаясь сделать продовольственные запасы, а ночью начались бомбёжки и обстрелы.
Город трясло от бесконечных разрывов бомб и снарядов. Рядом с нашим домом упал с жутким воем сбитый зенитками немецкий самолёт.
Налёты немецкой авиации следовали всё чаще и чаще, особенно часто бомбёжки происходили по ночам. Фашисты пытались разбомбить в первую очередь заводы Харькова, в частности, крупнейший в стране авиационный завод. Многие жилые дома превратились в руины, находиться в городе стало опасно.
Шёл второй месяц войны. Помню, как пришёл с работы усталый и расстроенный отец и произнёс длинное, непонятное, колючее слово: э-ва- ку-а-ци-я. Оказалось, нас, детей, отправляют с мамой подальше на восток, в безопасное место. Мама быстро собралась в дорогу, приготовив с собой только самое необходимое, все уместилось в небольшой сундучок. Тогда никто и подумать не мог, что эвакуация продлится не один месяц, а война несколько лет. Все были уверены в её скором окончании.
В вагоне кое-как, в страшной темноте, с трудом разместились на краю полки. Поезд медленно, несколько дней пробирался к Москве, часто останавливался, видимо, пропуская военные эшелоны, которые шли на запад, на помощь нашим частям. Мы уезжали от войны, а война преследовала нас: поезд часто бомбили, мы выскакивали из вагона, падали на землю, а мама, пытаясь нас спасти, накрывала нас своим телом. Горели вагоны, были раненые и убитые. Мы чудом уцелели и, наконец, добрались до Москвы.
Шёл конец июля 41 года. В Москве ещё было спокойно, работал транспорт, метро. Ничто, кроме защитных дирижаблей в небе и маскировочных сеток на центральных зданиях, не напоминало о войне.
Нам объявили, что наш эшелон отправится дальше на восток в г. Горький только через сутки, и мы спокойно отправились в гости к родственникам — тёте Лиде и тёте Кате, которые жили в Вишняках. Нас тепло прияли, накормили и дали в дорогу корзинку с продуктами, а мне и сестрёнке ещё и по плитке шоколада, которые зашили на всякий случай под подкладку наших курточек. Мы впервые после страшной дороги переночевали в спокойной обстановке и на следующий день отправились к эшелону. К ужасу мамы, эшелон уже был отправлен, но не в Горький, а в Ижевск, и бедной маме пришлось с нами, малолетними детьми, самой пробираться в город Иваново, на свою родину. Без вещей, голодные, полураздетые, мы добрались до ивановской родни. Родственники и соседи, как могли, одели нас, накормили, приютили.
Хлебные карточки мама не получала, так как не была зарегистрирована в Иванове. Чтобы как-то выжить, она устроилась на работу на молокозавод. Мы с сестрёнкой каждый день отправлялись к заводу, где мама в свой обеденный перерыв приносила нам полстакана молока, оставшегося после анализов.
Я, как старшая, ходила с мамой на брошенное картофельное поле, где мы выковыривали картофелины ломом из мерзлой земли. Под новый 1942 год мы
получили «новогодний» подарок от деревенских родственников: кочан капусты и блюдце мёда. Это было невероятно вкусно, и это была настоящая новогодняя радость.
Наконец, меня с сестрёнкой удалось устроить в детсад, маме стало полегче, но голод не уходил, постоянно хотелось есть. Мама выбивалась из сил, чтобы прокормить нас, да ещё её не отпускало волнение за отца, который остался в Харькове. Из сообщений мы знали, что осенью немцы подошли вплотную к городу, а в октябре Харьков был оставлен.
В начале зимы 1942 года мы, наконец, получили весточку от папы. Оказалось, он оставался в Харькове до последнего, выполняя задание по подрыву секретных цехов завода, где изготавливались снаряды для ракетных установок «Катюша». Немцы уже появились на окраинах города, когда отец с напарником и чудом успели догнать последний эшелон, направляющийся в глубокий тыл, в Узбекистан, город Бухара. Туда было перевезено заводское оборудование. Под открытым небом, на территории маслозавода, днем и ночью шла работа по установке оборудования. Люди не щадили себя, зная, как необходимы снаряды для фронта. Завод заработал в считанные дни.
Через знакомого инженера, отправленного в командировку в г. Горький (а Иваново совсем не далеко), папе удалось выхлопотать наш выезд к нему, в Бухару. Инженер привёз нам подарок от папы — мешочек сушёных помидор и бутылочку хлопкового масла, из чего был сварен для нас, голодных детей, невероятно вкусный суп!
Нам опять предстояла дорога — долгая, тяжёлая, с бесконечными пересадками и ночёвками под открытым небом. Помогало всё перенести только ожидание встречи с любимым отцом. Наконец, после тяжких дорожных мытарств, мы прибыли в Бухару. В новом краю нас ждал непривычный климат, бытовой уклад и непонятный нам язык. Из-за невероятно большого количества беженцев и переселенцев, в Бухаре возникли огромные трудности с жильём и продуктами. Как оказалось, Узбекистан принял в общей сложности более 1 млн. эвакуированных. Многих размещали в местных частных домиках в тесноте с узбекскими семьями. Нашу семью поселили в общежитии, вода, удобства — во дворе, готовили на керосинке или на печке, долго и непросто.
Родители почти не появлялись дома, работали с утра до ночи, папа — на заводе заместителем начальника цеха, мама — там же на токарном станке. Мы целые дни оставались одни, но терпели, понимая необходимость родителей пропадать на заводе, помогали родителям, как могли: растапливали печку «буржуйку», доваривали кашу или щи. Однажды моя «помощь» обернулась бедой: пытаясь снять огромную кастрюлю с печки, уронила ее и обварила себе ноги. Заживали ожоги долго и болезненно.
Вскоре удалось устроить меня с сестрой в детсад, и началась для нас интересная, дружная жизнь. Через год всей детсадовской группой мы пошли в школу. И в детсаду, и в школе, и в детском санатории, где восстанавливали моё ослабевшее здоровье — всегда и везде нас, детей, воспитывали в духе любви к Родине, и осознания необходимой, посильной помощи фронту.
Мы верили, что враг будет разбит и победа будет за нами!
Я пронесла эти чувства через всю свою жизнь и горжусь этим.
В школе после уроков, а также в каникулы, мы по три часа в день работали на шелкопрядном заводе. Там мы сортировали коконы шелкопряда, необходимые для изготовления парашютного шёлка Мы работали с усердием и с верой, что своим трудом приближаем день Победы. Нередко после работы нас кормили узбекскими лепёшками с брынзой.
Летом, в каникулы, после работы я бежала к папе в цех, чтобы послушать, как он в обеденный перерыв читает рабочим патриотические очерки писателя Ильи Эренбурга, в которых он проклинал фашистскую нечисть и призывал всех делать всё, чтобы приблизить победу.
После освобождения Донбаса нам сообщили о том, что родители папы, дедушка Гриша и бабушка Саша, не успевшие эвакуироваться, трагически погибли от рук фашистов в г. Артёмовске. Немцы замуровали их (в числе около 50 тыс. жителей города) живьем в катакомбах.
Это было ни с чем несравнимое горе. Папа целый год не спал по ночам. После войны в 1967 году в память о жертвах геноцида в Артемовске возле катакомб установлен памятник.
Шёл 43-й год, в августе пришла радостная весть об освобождении нашего родного города после ожесточенных боёв. Наша двухлетняя эвакуация подошла к концу, мы возвращались домой.
К эшелону нас, детей, подвозили на машине, и мы, сидя в кузове, весело пели сочиненную нами песню:
«Прощай, Бухара, прощай, джугара!
Да здравствует Украина, картошка и свинина!»
Опять длинная тяжелая дорога, но это была дорога домой, и мы были счастливы ожиданием встречи с родным домом.
Но встреча оказалась нерадостной: Харьков, наш красивый город, поразил нас своим разбитым видом — повсюду руины, груды кирпичей на месте разбомбленных домов. Как потом я узнала, Харьков оказался одним из самых разрушенных городов в Европе. После немецкого «порядка», так называемого «орднунга», в миллионном городе осталось всего 200 тыс. уцелевших жителей. За 23 месяца оккупации фашисты уничтожили и угнали на рабскую работу в Германию почти 300 тыс. жителей. Особенно зверствовали оккупанты среди еврейского населения. Мы узнали, что все евреи были выселены в еврейское гетто, откуда каждый день выводили по 250-300 человек на расстрел в Дробовицкий Яр. На площадях еще стояли скелеты виселиц, возведенные фашистами, на которых они публично, для устрашения, вешали непокорных.
На первых порах нашу семью поселили в уцелевшее помещение на территории папиного завода, а потом выделили небольшую комнату в коммуналке в доме, от которого осталась ровно половина, другая половина была разрушена бомбой.
Город постепенно возвращался к мирной жизни, хотя до конца войны еще было далеко.
Я пошла во 2-й класс. В школе и в доме, где мы жили, оказалось много детей, вернувшихся, как и мы из Бухары. Мы подружились и создали тимуровскую команду: помогали по хозяйству семьям погибших воинов, разбирали от завалов двор и приводили его в порядок, ходили в госпиталь к раненым бойцам, читали им стихи, писали письма их родным. Наши детские посещения напоминали раненым о родном доме, о своих детях и наполняли их сердца родительской теплотой.
В 1944 году наши войска освободили советскую землю от фашистов, началось освобождение Европы.
Мы жили только одним — ожиданием Победы. И вот весной, 9 Мая 1945 года, в нашу жизнь пришёл долгожданный, выстраданный всем народом, мир. Я, десятилетняя девочка, проснулась ночью от радостных криков, выстрелов ракетниц, доносившихся с улиц. Родители обнимали нас, целовали, плакали от радости. Люди выходили на улицы, незнакомые целовались и обнимались, братались друг с другом. В эту ночь никто, даже дети, не ложились спать. Радость переполняла наши сердца. Это было всеобщее ликование. Здесь не было украинцев, русских или евреев. Здесь были советские люди, одержавшие Великую Победу над коричневой чумой-фашизмом.
Утром родители отправились, как всегда, на завод, но этот день был особенным. На заводской площади состоялся митинг в честь Победы, на котором читали стихи, произносили взволнованные благодарственные речи, славили нашу советскую армию и вождя. Лица заводчан светились от общей радости, радости одержанной Победы, одной на всех. Там же на площади установили ящик с конфетами и бочку с водкой, угощали всех желающих.
Харьков был в каштановом цвету, на газонах цвели тюльпаны и нарциссы, словно и природа ликовала вместе с нами. Это помогало нам на время забыть о развалинах и искорёженных строениях, оставленных немцами.
19 мая 1945 года, в день рождения Пионерии, я вступила в пионеры, жизнь продолжалась.